Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

— Чтобы через некоторое время и они нас выгнали? Мы любим друг друга, мы излечиваем больных единственно силой нашего духа, как тут не заподозрить, что способности наши исходят от Сатаны?! Скажи мне, какой правитель в наше время смирится с этим, сквозь пальцы посмотрит на такой грех? Ты не хуже нашего знаешь, что любовь всегда идет рука об руку с милосердием, но многие забыли об этом.

Рут Саммер обвила руками шею Номи Шипераль.

— Иногда, когда я думаю о дорогом для нас существе, доверенном нам самой судьбой, а именно об Агари, этой одинокой маленькой дикарке, не имеющей иных покровителей, кроме двух женщин-изгоев, которые сами постоянно подвергаются опасностям, то меня охватывает страх за ее будущее, ужас перед несчастьями, ждущими ее впереди. Не думай, сестра моя, что я не слышу твоих призывов к благоразумию, не верю твоим словам, вовсе нет. Каждый день, каждую ночь меня преследуют кошмары, и, чтобы избавиться от них, мне очень хочется стать «как все», снова поплыть по течению, надеть на шею ярмо закона, как того требуют «они», лишь бы унять жуткий гнев ревностных и праведных пастырей, успокоить дурацкий ужас их овечек, готовых по малейшему знаку этих сомнительных святых броситься и разорвать нас на куски. Но я тут же вспоминаю, что мое преступление, мой истинный грех еще остался без искупления. Долгие дни и долгие годы я отказывалась от предначертанного мне пути. Я боялась ступить на него. — При этих словах она нежно посмотрела на сидящую рядом молодую женщину.

— Номи же всегда молча принимала уготованную ей небом судьбу. Дар исцеления у нее в руках и во взгляде, и она всегда делилась этим даром. В возрасте семи лет ее публично высекли розгами на площади. Ее позорили, били, бросали в тюрьму, бичевали, подвергали всяческого рода мучениям, изгоняя из нее дьявола. Но она не сопротивлялась ни своему предназначению, ни своим мучителям. Я же воспротивилась. Меня обуял страх, я испугалась, что меня изгонят из их стаи. Этот примитивный, животный страх изначально живет в каждом из нас. — Рут Саммер опустила глаза, речь ее замедлилась, было заметно, что рассказ причиняет ей боль.

— Я знала, что смогла бы вылечить свою мать. Я чувствовала в себе силы.

Когда ее принесли ко мне после бичевания на площади, всю в крови, я могла бы спасти ее, могла бы помочь ей справиться с лихорадкой, помочь ее организму побороть язвы, разъедавшие ее раны. Но я боялась, что к своему несчастью быть квакершей добавлю еще и славу колдуньи. Страх парализовал меня. И я дала ей умереть. После этого я отринула мое истинное призвание и с наслаждением стала такой, как все, вернее, уверила себя в этом. Костер подлинного моего предназначения, пылая исключительно внутри меня, постепенно угасал и превращался в пепел. Так продолжалось до тех пор, пока не пришло второе, еще более яркое озарение. Ко мне пришла любовь. Занавес разорвался, пелена спала. Я бросилась в ледяную воду и вытащила Номи; так я вновь приняла свой путь. Как сладостно отказаться наконец от серого бытия и быть выброшенной за пределы владений праведников, которые не могут понять и принять озарения!

Неужели ты думаешь, что святой Павел, получив в пути озарение божественной любви, искал старца Ананию лишь для того, чтобы тот вернул ему зрение? Нет.

Он, фарисей, служитель закона, хотел услышать из уст его слова о неизвестном ему ранее чувстве любви, заполнившем его целиком после чудесного осияния.

Я приняла Номи, любила ее и не жалею о том; эту любовь невозможно выразить словами. В Библии такая любовь связывала тех, чьи имена были нам даны.

Каков бы ни горек был плод здесь, на земле, небо всегда открыто нам. Не знаю, куда приведет наш путь, но могу сказать одно: нам запрещено забывать об озарении. Разве это не привилегия — получить его, а потом — следовать ему, ибо оно освещает нам путь в потемках земной жизни. Милая Анжелика, мы обязаны вернуться в Салем. Старый господин болен, страдает не только старческое тело, но и уязвленное сердце. Его дочь, леди Кранмер, заламывает руки у его изголовья; они ждут нас. Это наши дети, наши бедные дети, и они все испытывают в нас нужду.

— Но они вас убьют. Забросают камнями. Они повесят вас!

— Когда-нибудь, может быть, — ответила Рут со смехом. — Но, как ты только что сама сказала, если они уверены, что мы рядом, то они знают, что всегда смогут покарать нас, и поэтому позволяют себе быть терпимыми. И так, день за днем, оставляя нас в живых, они делают нам бесценный подарок. Ибо каждый час, прожитый человеком счастливо, строит небесный Иерусалим.

Квакершам осталось собрать кое-какие вещи. Граф де Пейрак и господин Патюрель ходатайствовали перед капитаном корабля, отплывавшего в час прилива, и их согласились принять на борт. Предупредив капитана, они отправились укладывать вещи, пообещав встретиться на берегу в час отплытия.

Анжелика смотрела, как удаляются Рут и Номи. Ей ужасно хотелось попросить их снять свои высокие строгие чепцы, чтобы еще раз полюбоваться их чудесными золотыми волосами, увидеть, как они рассыпаются по плечам, и еще раз увериться, что прощается с двумя ангелами, явившимися на землю, потому что здесь что-то не заладилось. И вот теперь они покидали ее, и скоро она будет спрашивать себя, не приснилось ли ей все это. Однако из-за присутствия Абигаль, чьи мысли относительно квакерш-целнтельниц ей были неизвестны, она не решилась высказать все, что думала в этот час отъезда.

Она смотрела, как они спускаются по дороге, хрупкие фигурки в черных капюшонах. Они шли, еретики из еретиков, быть может, безумные, но безоружные…

И Анжелика, опустошенная, опустилась на скамью возле стола.

— О! Абигаль, умоляю вас, скажите, что вы о них думаете?

Ответом ей было рыдание. Подняв глаза, она увидела, что ее подруга закрывает лицо руками. Юная кальвинистка из Ла-Рошели пыталась сдержать рыдания.

Наконец она подняла голову.

— Да простит мне Господь за то, что я осуждала их. Я думала… думаю, что это о них Он сказал: «Я посылаю вас, как овец среди волков…» [15].

Английский корабль, увозивший Рут и Номи, возвращался в Лондон, и Анжелика хотела еще раз убедиться, что он сделает остановку в Массачусетсе.

— Будьте спокойны, миледи, — заверил ее капитан, — в этом сезоне каждое судно, пересекающее Атлантику, обязательно заходит в Бостон запастись яблоками. Они там самые красивые, самые большие и совершенно не портятся в пути. Поэтому мы загружаем их как можно больше, чтобы сохранить здоровье команды. Но яблоки Салема вполне достойны своих бостонских собратьев, так что, высадив ваших дам в целости и сохранности, мы купим яблоки в этом порту.

Лодка, доставлявшая пассажиров к стоящему на рейде кораблю, удалялась, покачиваясь на белых гребнях волн; в этот день море было неспокойно. Три женщины с трудом различались среди красных офицерских мундиров, а скоро даже высокие, украшенные галуном треуголки скрылись из виду.